Певец, композитор, лидер российской группы "Машина времени" Андрей Макаревич после начала войны с Украиной уехал из России и сейчас живет в Израиле. Макаревич в последние годы занимал резко антипутинскую позицию, за что его подвергали критике многие российские политики и некоторые коллеги. Его концерты отменяли в России, а провластные СМИ несколько раз делали его героем своих обличительных пропагандистских кампаний.

В начале мая Макаревич сообщал, что продолжает работать над новым музыкальным материалом, а в интервью Настоящему Времени рассказал, что не хочет "портить остаток своей жизни" чтением новостей из России и стараясь переубедить тех, кто выступает за войну с Украиной. "Кто пишет букву Z – да пошел он в жопу", – заметил он. Но, по словам Макаревича, он "продолжает верить в разумное человеческое начало".

– Я все-таки как-то продолжаю верить в разумное человеческое начало. В то, что вообще природа тяготеет к гармонии, мир тяготеет к равновесию. Когда это нарушается, у меня нет слов, у меня нет этому объяснения. Я не хочу в это погружаться.

– И что вы сейчас чувствуете, когда читаете эти новости о войне?

– Мне так же, как и в первый день, это отвратительно – все, что могу сказать.

–​ А когда вы из России новости читаете?

– Я не читаю новостей из России. Количество вранья, которое там несется, я не хочу даже касаться этого.

–​ Вы были готовы к тому, что на тех, кто высказался и уехал, и даже на тех, кто не высказался, но уехал, так набросится российская пропаганда?

– Это я мог предположить. Ничего нового абсолютно. А что они еще могут?

–​ Наверное, это неприятно?

– Это неприятно. Приятного здесь мало.

–​ Я под фотографией, где вы с Аллой Борисовной Пугачевой и Борисом Борисовичем Гребенщиковым, почитал комментарий, в котором написано, что "это люди, которые западной культурой жили в России". Этот комментарий собрал много лайков.

– Я где-то месяца два назад у себя в фейсбуке отключил комментарии, потому что кормить ботов у меня нет ни малейшего желания, а мир сильно поляризовался. Те, кто меня поддерживают в моих взглядах и в моих чувствах, они меня и так поддерживают – я это знаю. А те, кто со мной не согласен, мне малоинтересны. Я совершенно не имею желания вступать с ними в дискуссию. Вот и все. Меня меньше всего на свете интересует человек, который что-то там написал под фотографией. Кто это?

–​ Вы говорите, что вас не интересует мнение тех, кто не согласен. Я читал в одном из ваших интервью, которое вы дали уже здесь, в Израиле, что вы с другом детства перестали общаться после начала войны...

– Пожалуй, это единственный такой человек из огромного количества моих друзей и знакомых.

–​ А как-то можно этого избегать? Это вопрос, который волнует многих, когда такая поляризация общества.

– Избегать чего?

–​ Отношения или правда – что выбирать?

– Пока не было военных действий, пока не гибли люди, я совершенно допускал, что могут быть разные взгляды на одни и те же вещи. Но когда это все вдруг переросло в войну, а кто-то кричит: "Так и надо!" – то этого человека я просто зачеркиваю.

–​ Но война когда-то закончится...

– Вот когда закончится – будем смотреть, как она закончится и как поведут себя те, кто сегодня орал, что так и надо.

–​ А как вы относитесь к тем, кто такое орет?

– Никак. Я стараюсь их не замечать. Жизнь и так коротка и печальна. Я не хочу портить остаток своей жизни, правда.

–​ А вы понимаете мотивацию людей, которые ездят по России с туром с буквой Z за войну?

– Зачем мне их понимать?

–​ Чтобы как-то для самого себя проанализировать.

– Мне абсолютно неинтересно их анализировать. Столько интересных вещей на свете, а я буду это анализировать?

–​ В чем вы сейчас для себя находите интересное?

– Вот происходит фестиваль ("СловоНово".– НВ). Он в этом году здесь необычайно презентабельный, потому что приехали замечательные поэты, писатели, художники. Я получаю колоссальное наслаждение от того, что я их слушаю. Вот они мне интересны. И всю жизнь были интересны. Я рад, что есть такая возможность и побеседовать с ними, и послушать, что они думают вообще о мире.

А кто-то пишет букву Z – да пошел он в жопу.

–​ Вы не сталкивались на личном примере с тем, что называется так называемой отменой русской культуры за пределами России?

– Я не сталкивался. Я не могу сказать, что я много сейчас езжу по миру, но вот меня приглашают с концертами: я сейчас поеду на Кипр, зовут в Грузию. Наверное, меня не звали бы, если бы речь шла о какой-то "отмене" русской культуры.

–​ Вы какой-то аналогичный период видите, говоря о русской культуре, может быть, в поздней советской истории нашей страны? Что-то похожее, когда был такой же раскол и такой же градус?

– Такого масштаба не было. Но когда в Прагу советские танки входили – была похожая ситуация.

Я был тогда, правда, еще молод и не мог всесторонне все оценить. Но думаю, что было много похожего. Но сегодня гораздо хуже. То, что происходит в Украине, – это гораздо хуже по масштабам бедствия, чем то, что происходило тогда в Праге.

–​ А с этим можно что-то делать, чтобы этого раскола и этого напряжения в российском обществе не было?

– Можно, я вас спрошу? Скажите, можно что-нибудь сделать, чтобы не было этого раскола? Как вы думаете?

–​ За телевидение и журналистику, наверное, я могу что-то ответить, а за культуру – нет.

– Поверьте, я тоже не могу на этот вопрос ответить. Если власть, обладающая мощнейшей машиной пропаганды, несколько лет старательно и профессионально добивается того, чтобы этот раскол был, можно ли как-то этому противостоять? Я не смотрю телевизор, а кто-то смотрит. Я не могу ему запретить смотреть телевизор. Вот и все.

–​ Вы повесили у себя в соцсетях песню о солдате, которого обманули. А что делать этим солдатам, которых обманули?

– Я не готов давать советы. Мне кажется, что в таких вещах каждый человек свой выбор делает сам.

–​ Мы на канале делали такие сюжеты, и там папа солдата говорит: "Ну а что он мог сделать?" [Мы спросили:] "А солдат, которого сейчас судят в Украине, – первый военнослужащий российской армии?" И он говорит: "Ну он солдат".

– Я не могу сказать за него. С одной стороны, он давал присягу – я понимаю это. С другой стороны, выполнять преступные приказы солдат не должен. И это я понимаю. Поэтому это все на совести этих людей. Это их решение.

–​ Вы рассматриваете такой вариант, при котором вы не вернетесь в Россию?

– Я вообще об этом не думаю. Я жду развития событий, на которые я, к сожалению, не могу повлиять.

–​ По чему скучаете здесь больше всего? Чего вам не хватает?

– Я не могу сказать, что скучаю. Я скучаю по каким-то людям, но многие из них уехали. Многие, правда, остались. Я скучаю по своим музыкантам, я скучаю, естественно, по работе, потому что здесь я если работаю, то работаю не один. Я все-таки привык и очень люблю работать со своими командами. Поэтому я просто тешу себя надеждой, что скоро мы увидимся и будем играть вместе.

–​ Понятно, что предсказывать сейчас – неблагодарное дело. У вас есть предположение, чем это может закончиться? Что будет благоприятным исходом всего этого?

– Вот упал самолет. Он упал два часа назад. А что вы думаете по этому поводу? Что я могу думать по этому поводу? Давайте хотя бы ящики эти найдем и посмотрим записи. Нет, каждый урод начинает трындеть: "А я думаю, что это так". Это сотрясание воздуха и создание словесного шума – и ничего больше. Я это очень не люблю.